И ты, вероятно, спросишь: какого лешего? А я отвечу пафосно: было нужно. Ну, в общем, кажется, звали его Иешуа, Мы пили красное поздней ночью
из чайных кружек.
И он как-то очень свежо рассуждал о политике И все твердил: мол, нужна любовь
и не надо власти.
И вдруг сказал: «Ты уж не сочти меня нытиком, Но я устал, понимаешь, устал ужасно. Стигматы ноют от любых перемен погоды, И эти ветки терновые к черту изгрызли лоб. Или вот знаешь, летом полезешь в воду, И по привычке опять по воде - шлёп-шлёп... Ну что такое, ей-богу, разнылся сдуру. Что ж я несу какою-то ерунду?! ... Я просто... не понимаю, за что я умер? За то, чтобы яйца красили раз в году?
О чем я там, на горе, битый день долдонил? А, что там, без толку, голос вот только сорвал. Я, знаешь ли, чертов сеятель - вышел в поле, Да не заметил сослепу - там асфальт. И видишь ведь, ничего не спас, не исправил, А просто так, как дурак, повисел на кресте. Какой, скажи, сумасшедший мне врач поставил Неизлечимо-смертельный диагноз -
"любить людей" ?»
Он сел, обхватив по-детски руками колени, И я его гладила по спутанным волосам. Мой сероглазый мальчик, не первый ты,
не последний,
Кто так вот, на тернии грудью, вдруг понял сам, Что не спросил, на крест взбираясь, а надо ли? (У сероглазых мальчиков, видимо, это в крови). ... А город спит, обернувшись ночной прохладою, И ты один - по колено в своей любви.
